ГАРМОНИЯ СТИХИЙ - Б. Бородин

04.02.2009

Б. Бородин

ГАРМОНИЯ СТИХИЙ

И грозной цепью сил природы

Весь мир торжественно объят.

И. В. Гете, «Фауст»

«Люди – это плавающие горшки, которые стукаются друг об друга»,– так аккуратный Эккерман записал в своём дневнике фразу, услышанную от Гёте. Неожиданная ассоциация олимпийца вызвана тем, что после обжига горшки обычно обмывали, помещая в огороженную заводь. Там они, покачиваясь на волнах, кружились и тёрлись боками, наглядно иллюстрируя принцип хаотичного броуновского движения.

Действительно, в «роевой жизни» человечества ежедневные контакты его отдельных представителей нередко непредсказуемы, случайны, и их последствия трудно предугадать. Определённый порядок в этот хаос вносит то, что в каждой заводи колышутся «горшки» родственного предназначения. В случае моего соприкосновения-знакомства с Толибом Шахиди счастливую роль такого затона выполнила гостиница (ныне, увы, упразднённая) Союза композиторов России на Садовой Триумфальной 12/14.

Это была большая пятикомнатная квартира с кухней, где почему-то висел портрет Шумана, стояли холодильники, обеденный стол, застеленный клеёнкой, и царил огромный телевизор доперестроечного образца, на экране которого всё приобретало ядовитый мутно-зелёный оттенок. В торце большого коридора стоял письменный стол с общим, вечно занятым телефоном (его диск нередко застревал при наборе). Одна из комнат с вызывающей плюшевой роскошью была переоборудована в так называемый «полу-люкс», с параллельным телефоном и отдельным санузлом – в ней жили относительно состоятельные постояльцы. А три других представляли собой обыкновенное спартанское общежитие с продавленными и скрипучими кроватями и вечным гулом Садового кольца за окнами. Здесь за весьма умеренную плату находили приют иногородние музыканты и шофера какой-то транспортной конторы, имевшей долгосрочный договор с администрацией гостиницы. Доброжелательные и заботливые бабушки-горничные, иногда даже делившиеся с приезжими своими едиными проездными – «карточками москвича», изо всех сил старались придать уют потрёпанным, меблированным в стиле «честная бедность» интерьерам.

В этой тихой заводи, в трёхместном номере, иногда за счёт дивана превращавшегося в четырёхместный, я впервые встретился с композитором Толиб-хоном Шахиди. Когда я ранним зимним утром ввалился в комнату, он с мудрым спокойствием суфия возлежал (именно возлежал!) на скромном общежитском ложе. Возможно, моё первое впечатление было скорректировано позднейшими событиями – в рамках фестиваля «Московская осень» в Доме композиторов должно было исполняться сочинение Толиба – фортепианный этюд-картина «Суфий и Будда». Но помню точно: этот красивый, спокойный человек средних лет с благородным, содержательным лицом и неспешными, полными внутреннего достоинства манерами сразу привлёк моё внимание. Я совсем не знал его музыки, но чутьё подсказывало, что у такого человека она и не могла быть ординарной. Впрочем, меньше всего Толиба можно было упрекнуть в подчёркивании своей значительности. Он был абсолютно естественен, и в его негромком разговоре нередко проскальзывали нотки самоиронии. Лишь впоследствии я узнал о триумфальных исполнениях его сочинений во многих мировых столицах, о сотрудничестве с такими музыкантами, как Валерий Гергиев, Йо-Йо Ма и многими другими.

Замкнутое пространство – купе поезда, гостиничный номер – располагает к сближению. Неизменные посиделки на кухне, вкуснейшие фисташки, привезённые Толибом из Тегерана, обсуждения концертов фестиваля и просто разговоры «за жизнь», когда мы из Рахманиновского зала консерватории при свете неуютных жёлтых фонарей возвращались «домой» в гостиницу по обледеневшему и продуваемому холодным ветром Тверскому бульвару, сыграли свою роль. И уезжая, я складывал в копилку памяти не только свои впечатления об этом интересном человеке, но и упаковывал в сумку подаренные мне партитуры и компакт-диски с его музыкой.

Далее начался этап знакомства с музыкой Толиба, в которой я его узнавал и не узнавал. В ней чувствовалась естественность и не боящаяся крайностей изобильность природного явления. Для неё словно бы не существовало заранее определённых технических приёмов и формальных конструкций. Она могла быть достаточно традиционной или новаторски изощрённой по своей внутренней организации, но всегда дышала и пульсировала с неотвратимой объективностью и стихийной непредсказуемостью. У неё всегда было своё лицо, своя тема. И эта главная тема – мир и человек, место человека в этом мире.

«Яростный и прекрасный мир» музыки Шахиди наполнен дыханием стихий, и композитор является только неким невольным передатчиком той высоковольтной энергии, что разлита в мироздании. В отличие от внешне спокойного автора, музыка Шахиди, трансформируя эту энергию, способна буквально обрушиться на вас с неукротимой мощью лавины, поразить импульсивностью нерегулярных ритмов, ошеломить утробным рёвом каких-то первозданных тембров, найденных на палитре традиционного симфонического оркестра, и — тут же заворожить звенящей тишиной горных вершин, монотонным лепетом струящихся фигураций, загипнотизировать оцепенением покоя. Это мир, который был до человека и, возможно, будет после него. Именно так мною воспринимаются экстатические кульминации симфонической поэмы «Садо», неистовая кода Третьего фортепианного концерта, одинокий голос флейты в “Hafizname”, томительная поступь, прихотливые переборы струн и хаотически-призрачный танец инструментов в “Silk Road Dreams Dancing”.

Человек предстаёт лишь малой частью вселенной, песчинкой, вовлечённой в извечный круговорот природы. Поэтому подлинный мир человека – это мир тишины и созерцания, горестного или благоговейно-восторженного. Человек стремится к душевному покою, гармонии, беседует с миром голосами своих поэтов – Хафиза, Гёте, Пушкина. Их голос, проходя сквозь даль веков и соединяясь с музыкой, призывает к смирению и душевному равновесию. Он обращен не к персу, таджику, немцу или русскому, а ко всему миру, одушевлённому и тому, который только кажется неодушевлённым, но на самом деле – полон тайной жизни.

Музыка Шахиди — это не музыка Востока или Запада. В ней, несомненно, присутствуют опора на традиции таджикского фольклора и заметны европейские принципы организации звукового материала, но в ней нет или почти нет внешне роскошно-декоративного, велеречивого Востока, нет прямолинейно понимаемой ориентальной экзотики, как нет и бравирования рациональными западными технологиями. Она вырастает не в этнографическом изоляционизме или бездумной эклектике, а в плодотворном соприкосновении культур. Вырастает доверчиво и естественно, вбирая в себя питательные соки всечеловеческой общности.

Противопоставляя европейский и восточный менталитет, нередко цитируют первые строки «Баллады о Востоке и Западе» Киплинга:

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,

Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный Господень суд.

Но часто забывают продолжение:

Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,

Если сильный с сильным

лицом к лицу

у края земли встает?

Однако где этот край земли? Где пресловутый роковой рубеж Востока и Запада? Он существует только в несовершенном сознании людей. В природе нет резких границ, а есть постепенные переходы. Идя всё время на Восток, мы приходим на Запад, а, неуклонно направляясь на Запад, оказываемся на Востоке. Условные противоположности сходятся, становятся тождеством.

Мудрецы всех частей света всегда ощущали единство человеческого рода, в котором, по закону «затребованного разнообразия», различные народы дополняют друг друга и где, как говаривал Гёте, «только совокупность людей и составляет человека».

Саади утверждал:

Всё племя Адамово – тело одно,

Из праха единого сотворено.

Коль тела одна только ранена часть,

То телу всему в трепетание впасть.

Над горем людским ты не плакал вовек,-

Так скажут ли люди, что ты человек?

Ему вторит английский поэт Джон Донн: «Смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе». Да, он звонит по нам, когда на фугасах подрываются дети, когда ни в чём не повинные граждане внезапно и нелепо погибают от взрыва в подземном переходе или под обломками небоскрёба. Человечество в своём неразумии каждодневно убивает себя. Катастрофическая опустошённость, в которую погружает слушателя “11th September” Шахиди – горестная реакция человека культуры на бессмысленное и жестокое варварство террористического акта, попытка пробудить в человеке человека. И вновь здесь вспоминаются слова Гёте, который заметил, что религиозная и национальная ненависть «всего сильнее, всего яростнее на низших ступенях культуры. Но существует и такая ступень, где она вовсе исчезает, где счастье или горе соседнего народа воспринимаешь как своё собственное». Именно так воспринял и передал Шахиди «американскую трагедию», бесславно ознаменовавшую начало третьего тысячелетия.

Человек – «мыслящий тростник», думающий о мире и о своём месте в нём, понимает ценность и хрупкость человеческой жизни. Он – «вечности заложник» – остро ощущает быстротечность времени. Хафиз восклицал:

Так пылай же, ночная свеча, привлекай мотылька!

Близко утро. И ночь, и сиянье свечей – не навечно.

Эй, богач! Загляни в глубину своей нищей души!

Горы злата, монет, самоцветных камней – не навечно.

Не знаю – прав ли я, наверное, прав: Толиб Шахиди, несмотря на свою внешнюю несуетность и, как он сам говорит, «восточную лень», именно так драматически воспринимает нескончаемый поток времени и воплощает его в своей музыке.

Время каждого человека конечно и субъективно. Но когда он соизмеряет свои часы с пульсом природных стихий, учится прислушиваться к зову будущего и к опыту прошедших поколений,– он обретает способность мыслить столетиями и эпохами, его современниками становятся Хафиз, Хайям, Гёте, Пушкин, он становится одним из элементов этой актуальной вечности, и его голос, может быть, также будет внятен потомкам.

Энергия, которую транслирует художник, не иссякает, но способность передавать эту энергию ограничена законами всё той же природы – субъективным временем. Марина Цветаева как-то обронила фразу, что, начиная с определённого возраста, для настоящего творца важен не успех, а успеть – успеть выполнить своё предназначение, сказать то, что кроме него никто не сумеет сказать. И поэтому для него непростительным расточительством становится погоня за богатством или призрачной славой, истинную цену которым так хорошо знали мудрецы Востока и Запада, оказывается бесплодной борьба с истинными или мнимыми врагами за ложные и даже истинные ценности. И он, памятуя о своём долге художника, не станет тратить драгоценных мгновений на преходящее, а скорее попытается ответить на вопрос, который задавал ещё Рудаки:

Вещам не зная истинной цены,

Ужель ты создан Богом для войны?

Послушай, обладатель жизни краткой,

Ужель тебе сражения нужны?

Толиб Шахиди не участвует в сражениях, реальных или метафорических – он выполняет своё предназначение. В его музыке отсутствует пафос борьбы и победы, тщеславное стремление насильственно переделать мир. Для композитора, как мне кажется, сила духа заключена не в борьбе, а в смирении, в добровольном подчинении изначальной гармонии стихий, которыми «мир таинственно объят». Человек только тогда сможет приблизиться к совершенству, когда осознает себя частью этого мира, частью времени, частью человечества, как к этому стремится в своём творчестве Шахиди.

Поэтому, говоря о его музыке, я также смиренно надеюсь, что неведомый мне читатель, вслед за мною, откроет для себя, если ещё не открыл, неиссякаемый источник духовной энергии и мудрого смирения – музыку Толиба Шахиди.

Все материалы раздела «News»


Quotes
  • Tolib Shakhidi is a highly talented composer. His works expose the essence of the artist in an unusually bright manner. He expresses his musical idea with great perfection. The whole material is outstandingly worked out, orchestral script brilliantly written and architectonics followed in amazing detail.

    Andrei Eshpai
    Composer

  • «In Tolib Shakhidi's music there is a voice of a spiritually rich man, a highly sensitive philosopher, who responds to everything that takes place in the world»

    Galina Kuznecova
    Doctor of Art


© Empire Of Music Management: +7495-774-2471