ТРИУМФ НА ТРИУМФАЛЬНОЙ - Б. Бородин
04.02.2009
Вечером 3 июня 2006 года в Москве на Триумфальной площади был зафиксирован мощный всплеск энергии. Его эпицентр располагался в Концертном зале имени П.И. Чайковского, где проходил авторский вечер, посвященный 60-летию со дня рождения Народного артиста республики Таджикистан, Лауреата государственной премии имени Рудаки и просто талантливого композитора Толиб-хона Шахиди. По традициям жанра «юбилейного концерта» Шахиди приветствовали известные музыканты: Карен Хачатурян, Андрей Эшпай, Роман Леденев, Олег Галахов, Владислав Агафонников. Но, какими бы искренними и сердечными не были их речи (а они были именно таковыми), все же главным источником энергии стала музыка.
Присутствовавшие здесь оказались свидетелями не официозного «мероприятия», а увлеченными соучастниками праздника – редкого праздника таланта и красоты. Знаменитый «Госоркестр» (Государственный академический симфонический оркестр России имени Е.Ф. Светланова) под управлением Александра Слуцкого провел концерт со светлановской эмоциональной щедростью и увлеченностью, и стал великолепным транслятором духовной энергии, сконцентрированной в партитурах композитора. Много повидавший «Казачок» (как в музыкантских кругах иногда называют зал Чайковского) то буквально содрогался от неистовства ударных и стихийных натисков громогласной меди, то блаженно замирал от чувственной прелести струнной кантилены и светлой печали флейтовых соло.
В этот вечер буквально все подтверждало древнюю поговорку: «Similis simili gaudet» (Подобный рад подобному). Публика была благодарной и чуткой, сам юбиляр, благодаривший своих московских учителей и коллег, был предельно обаятелен и элегантен, его музыка была самобытна и талантлива, красивы и талантливы были превосходные солисты – сопрано Хибла Герзмава и пианистка Екатерина Мечетина .
Для чего проводятся юбилеи? Для одних – это вполне понятное тщеславное желание продемонстрировать себе и окружающим свою подлинную или мнимую значимость, удобный повод собрать дань искренних или лицемерных восхвалений, еще раз убедиться, что «жизнь удалась». Для других – это стремление поделиться с людьми накопленным духовным богатством, сделать остановку, короткий привал в пути, чтобы вместе с ними с вершины достигнутого возраста окинуть оценивающим взглядом пройденное, наконец-то отличить, вопреки категоричному афоризму, «пораженья от победы» и наметить ориентиры, указывающие дальнейшую дорогу, «услышать будущего зов».
Для композитора это очень важно – услышать. Причем зов не только будущего, но настоящего и прошлого. Ведь музыка – это время, организованное в звуках. Музыка сохраняет время, наполненное содержанием – она, как и природа, не терпит пустоты. Подлинный композитор повелевает временем, концентрирует его и отдает слушателям. В прошедшем двухчасовом концерте Толиб Шахиди подарил нам более тридцати лет своей жизни – именно таков был временной диапазон исполненных произведений. Но сконцентрированное в них время измеряется далеко не десятилетиями.
«Время – вещь необычайно длинная»,- меланхолично заметил поэт. Индивидуальное время стремительно – оно неумолимо в своем беге и все быстрее сжимается как шагреневая кожа из философской повести Бальзака. Музыка Шахиди время сохраняет. Это «обретенное время» древних, окрашенных кровью, иранских легенд, субъективное время западных и восточных поэтов, смутное время трагедий; вихревое, не рассуждающее время народных празднеств и мучительно тягостные моменты одиноких раздумий о бренности и тщете существования; гипнотически-мерное, бесконечно тянущееся поступательное время старинных караванных путей и остановившиеся мгновения медитаций.
Временной поток музыки Шахиди вбирает в себя множество симультанных, несовпадающих, независимых друг от друга течений, которые, сливаясь воедино, все же сохраняют свою обособленность. Поэтому в его сочинениях нередко так ритмически детализированы партии инструментальных групп, да и отдельных инструментов. Тогда целое возникает как некая векторная равнодействующая автономных и самодостаточных инструментальных линий. Это может быть подлинное пиршество ударной группы, своеобразный «бенефис ударников» (как в симфонической поэме «Празднество», открывшей концерт), бег наперегонки, который устраивают флейты во фрагменте из балета «Рубаи Хайяма», свивающиеся в кольца пассажи фортепиано в Третьем фортепианном концерте или широкие линии и обнажённая экспрессия струнных («Фирдоус-нома»). Так временной поток органично соединяется со стихией звука.
Во всех номерах исполненной программы перед нами шествовало Время во всех его ипостасях. В реальном времени концерта перед слушателем раскрывалась панорама становления стиля композитора – от полнокровной, открытой эмоциональности и декоративной пышности сочинений, в которых еще ощутимо влияние напоенной солнцем музыки учителя – А.И. Хачатуряна (это симфоническая поэма «Садо», балет «Сиявуш», «Марш»), до суровой трагической экспрессии кончерто-гроссо «Фирдаус-нома» и просветленного, печального изящества вокального цикла для сопрано и симфонического оркестра «Времен контрасты», написанного совсем незадолго до юбилейного концерта. В этом цикле у Шахиди появляется и отчетливо звучит ясная и чистая «прощальная нота», позволяющая провести параллель с малеровской «Песней о Земле».
Музыка возрождает прошлое, соединяя его с настоящим. Поэтому мы внимали тяжкой, архаичной поступи эпоса («Сиявуш») и радовались легкому артистическому взмаху кисти японского отшельника-каллиграфа (вокальный цикл «Времен контрасты»). Музыка свертывала время, преодолевала пространство; нашими собеседниками оказывались Фирдоуси и Хайям, Рёкан и Поль Валери. Оглушенные многоголосием буйного «Празднества», мы волею автора вдруг возносились над деятельной суетой в надзвездные выси, в пугающую космическую тишину, куда уже не доносился радостный гомон толпы, и мы в затихающем шорохе оркестра тщетно пытались уловить лишь его печальные отголоски. В равнодушной беспредельности Вселенной радость становится равной печали. Видимо, прав был мудрый отшельник Рёкан, пятистишие которого завершает цикл «Времен контрасты»:
Непостоянство –
Нашего мира удел,
Не потому ли
Грустью исполнены песни
Бренного рода людского?
Шахиди тоже уязвлен непостоянством мира и с печалью наблюдает следы острых когтей Времени на всем сущем. И его «песни» исполнены грусти. Даже победные ритмы шествия, которые нередко у него встречаются, невольно приобретают некий роковой оттенок – то ли это торжество Времени, то ли все же торжество над Временем. Так и Скерцо из Шестой симфонии П.И. Чайковского одни воспринимают как воплощение созидательной энергии жизни, а другие – как неуклонное приближение к финальной катастрофе.
Но вернемся к юбилею на Триумфальной площади, которая сама является прекрасным примером непостоянства. Ведь именно здесь некогда стояла Триумфальная арка, давшая площади имя и впоследствии перенесенная на Кутузовский проспект. Ее отсутствие было восполнено прозвучавшим в концерте на бис торжественным и нарядным «Маршем». Еще раз, как некий ритуальный знак завершения, через зал продефилировал пестрый «караван жизни», прошло вызывающе-триумфальное шествие через воображаемую триумфальную арку. (Сколько таких ликующих парадов с толпами невольниц и пленников, со стадами диковинных животных и с поникшими трофейными стягами видело на своем веку человечество?) «Музыка, играй отчетливо!»,- звучит реплика Лопахина, и город покидает расквартированный в нем пехотный полк. Праздник кончился… Что же остается? Воспоминания? Жизнь? Время?
Так всегда проходит (приходит или уходит?) таинственное Нечто, задавая нам невысказанный вопрос, на который мы не знаем ответа. «Если б знать! Если б знать!»… Толиб Шахиди тоже ищет этот ответ. Ищет в древних сказаниях и мифах, у поэтов мудрецов Запада и Востока. Ищет, испытывая Время.
Консерваторский профессор Толиба Шахиди – Арам Ильич Хачатурян – любил повторять: «Толиб, не теряйте времени». Ученик последовал совету учителя – он не теряет времени, а собирает и сохраняет его в своей музыке. И мы, хотя бы ненадолго – на два отделения, на два часа,- его вновь и вновь обретаем.
